Мне было семь, когда мама посадила нас за стол и призналась, что мы приемные дети. Потом она сказала, что мы с рождения ВИЧ-инфицированы. Я плакала из-за того, что детдомовская. То, что у меня ВИЧ, я восприняла нормально.
Недавно я участвовала в марафоне, организованном одной общественной организацией в поддержку ВИЧ-инфицированных. На лбу была повязка: молчание — смерть. Один мальчик подошел ко мне и спросил: «А правда, что с ВИЧ можно жить?»
Однажды я спросила друга, как он отреагирует, если узнает, что в нашем классе или доме живет ВИЧ-позитивный человек. Он сказал, что не дотрагивался бы до него.
У меня много друзей, но я боюсь рассказать им о своем диагнозе.
ВИЧ — это черный пузырь, который внутри тебя. Если ты не принимаешь препараты, он растет, становится колючим и в конце концов лопается на несколько частей.
Я не обсуждаю с братом наш статус. Мы считаем, что мы обычные люди. Зачем нам разговаривать о ВИЧ — еще хуже станет нам.
Я мечтаю только о том, чтобы люди относились добрее к тем, у кого ВИЧ. В группе взаимопомощи, куда я хожу, рассказывали, как одна учительница предупреждала своих учеников: опасайтесь людей с ВИЧ, не дружите с ними.
Я боюсь, что, когда вырасту, буду встречаться с непониманием. Я не буду знать, что мне делать, когда мама, например, уйдет из нашего мира. Без ее совета мне никак не обойтись.
В том, что родная мама меня бросила и передала этот диагноз, есть плюс. Я встретила маму.
Я не знаю, чего хочу от жизни, но точно не жить, как та тетя, которая меня родила. Мама принимала наркотики и заразилась ВИЧ-инфекцией через иглу. Наркотики — это грех, нельзя их принимать. Это хуже, чем пьянство.
Все равно, что думают люди о твоем статусе. Главное, что ты жив и что они не убили тебя за это.
Бывает, что очень тяжело держать внутри и никому не рассказывать про свой диагноз. Как будто на тебя упал огромный камень и ты его пытаешься удержать, чтобы он не раздавил тебя окончательно.
